Перстень с поля Куликова... Хроники шести судеб [2-е изд., доп.] - Валентин Осипович Осипов

идет дело. Это наша полярная Коринна…»

Раскроем, кому посвящены возвышенные строки — это Зинаида Александровна Волконская, та самая, что впоследствии устроила прославленные смело-торжественные проводы своей невестки Марии Волконской в Сибирь, на каторгу, к мужу-декабристу.

Однако пора вернуться к статье Бестужева в «Полярной звезде», в коей он написал о Нечаеве. Читаем: «Сверх означенных здесь можно с похвалою упомянуть об Александре Писареве, Маздорфе, Норове и Нечаеве». Так, в один ряд воссоединены по замыслу критика Нечаев, водевилист Писарев, баснописец Маздорф и Норов, поэт, переводчик и писатель-путешественник.

Не удержусь, чтобы не полюбопытствовать — кто числится в бестужевской статье «сверх означенными»? Это тоже не помешает знать, чтобы представить те литературные силы, которые поддержаны одним из декабристских вождей. А рассказывает он о Фонвизине, Капнисте, Державине, Карамзине, Котляревском, о Муравьеве — отце декабристов, о Крылове, Жуковском, Батюшкове, об А. С. Пушкине. Пишет о Ф. Глинке, Баратынском, Рылееве, Загоскине, Грибоедове… Перечисление осуществляю в той последовательности, что была избрана в статье самим Бестужевым.

Лестно, догадываюсь, Нечаеву войти в такое созвездие, пусть даже пребывая в беглой перечислительности.

Рубрика дополнений

Влияние Александра Бестужева, как видим, весьма и весьма приметно для биографии Нечаева. Петербургский гость покорял быстро — молодцеватый из себя был, красив, взгляд чистый, усат, брови полукружьем. Одет с утонченной изящностью. Но все помыслы — заботам о литературе и политике. Новый друг из Петербурга часто приговаривал: «Лететь мысленно я могу только с пером в руках».

Повести Бестужева оценивались тогда как бриллианты российской словесности. Почитатели, как узнал из воспоминаний, ставили его превыше самого Бальзака.

Чем были наполнены уже первые встречи? О переполняющих душу и сердце настроениях петербургского декабриста говорит — и красноречиво — его письмо П. А. Вяземскому: «Признаюсь вам, князь, что я пристрастился к политике, да и как не любить ее в наш век — ее, эту науку прав людей и народов, это великое, неизменное мерило твоего и моего, этот священный пламенник правды во мраке невежества и в темнице самовластия».

И Пушкин, и Мицкевич, и Строганов…

Служба в Москве и сотрудничество с передовыми журналами одарило Нечаева множеством знакомств — интереснейших. Они оставили след в жизни и на отношении к жизни надолго…

Александр Сергеевич Пушкин. Они оба члены Вольного общества любителей российской словесности. Нечаев познакомился с ним явно при посредничестве дяди поэта — Василия Львовича Пушкина, давнего доброго приятеля. Сохранилось немало свидетельств знакомства Пушкина и Нечаева. Вот некоторые из них.

Письмо поэта П. А. Вяземского — это май 1828 года: «Поехал я обедать к Перовскому… Там были сверх того: Карбонье, Филимонов, Нечаев, Крылов, Пушкин, Мицкевич» (подчеркнуто мною. — В. О.). Приметим, что в этом окружении два литератора прямо, то есть по членству своему в Союзе Благоденствия, сопричастны декабризму — В. С. Филимонов и С. Д. Нечаев.

Еще письма большой биографической значимости, ибо принадлежат Пушкину и адресованы лично и непосредственно Нечаеву.

Одно написано 12 февраля 1834 года. Стиль сугубо официальный, ничуть не предполагающий, что знакомы. В нем просьба поспособствовать несчастной судьбе одного священника-пьянчужки.

Второе послание. Оно кратко, но на этот раз в нем все обозначает достаточную меру близости: «Возвратите мне, любезный Сергей Дмитриевич, не посылку, но письмо: я забыл в нем сказать нужное. Когда в путь? А. Пушкин». В письме, там, где идет имя, — явная описка. Но не это обидно. Пренеприятнейшее обстоятельство в том, что уж никак, видно, не установить — что за повод подтолкнул Пушкина писать Нечаеву.

Адам Мицкевич. Отзвук знакомства с великим сыном польского народа — в уже использованном письме Вяземского, в котором, напомню, речь об обеде, где с Пушкиным, Мицкевичем, Крыловым был и Нечаев. О чем там, в столь тесном застолье, среди выдающихся поэтов было говорено?..

Общность знакомств всегда многое означает. Вот и сейчас. Нечаев знаком с Мицкевичем. Мицкевич, в свою очередь, успел сдружиться с тем, с кем давно уже дружен Нечаев — с издателями «Звезды». Рылеев писал — многозначительно — о поэте-поляке и его сподвижниках: «По чувству и образу мыслей они уже наши друзья».

Иван Иванович Пущин, будущий участник восстания. Здесь, в Москве, совершает неслыханный доселе для блестящего гвардейца поступок — становится надворным судьей. Цель понятна — мечтал служить справедливости. Нечаев близко сошелся с этим редкостным и по общественным целям, и по личным качествам человеком. Рылеев как-то выразился: «Кто любит Пущина, тот уже непременно сам редкий человек». Известно о том, как дорожил дружбою с ним Пушкин. Известно о том, как впоследствии царь Николай выскажется о Пущине — с полной для себя определенностью: «Первейший злодей из всех».

Александр Иванович Тургенев, один из замечательных братьев Тургеневых, друг Пушкина, — друг и нашего героя. С Тургеневым всегда интересно — это одухотворенный общественными идеями публицист. Он автор знаменитой «Хроники русского».

Александр Иванович Якубович. Нечаев с ним сошелся, когда тот, в ореоле подвигов кавказских сражений, раненный в голову, приехал в Москву.

Василий Федорович Тимковский. Поэт, переводчик, знаток немецкой литературы и латыни. Ему Нечаев посвящает стихи «Воспоминания», что опубликует в «Полярной звезде».

Перечень тех, с кем был Нечаев связан общими интересами левого крыла московского писательского общества, полнится еще и еще. Напомню — и такими вот значительными именами: это Василий Капнист, Иван Крылов, Николай Гнедич, Константин Батюшков, Антон Дельвиг, Федор Глинка…

Состоялось доброе знакомство с Василием Андреевичем Тропининым, выдающимся русским художником. Он создал в 1825 году отличный портрет нашего героя. Портрет сейчас в Рязани хранится. У него судьба тоже полна тайн и поистине приключений. То портрет исчезал. То долгое время попросту никто не знал, кто его автор. Лишь недавно выяснили, кто же, собственно, на холсте изображен. Вариант портрета — в Третьяковке.

Голицын, губернатор. Он к Нечаеву, чувствуется, благоволит. Много всего разного собралось в этом почтенном русском барине, как писал о нем в «Былом и думах» Герцен. С одной стороны, в припадках благопочтительнейшего отношения к императору становится горазд на самое непредсказуемое. Вот к ожидаемому приезду Александра выкинул такое, что до Петербурга дошло и там потешались. До Бестужева тоже дошло — как-то в письме с сарказмом отразил: «Сказывают здесь, что Голицын для показу государю велел всем отставным выбрить усы насильно, чтобы дать им европейский вид? О, просвещение!» А с другой стороны, в гордыне мог и необычно смелым оказаться. Так, дал Нечаеву возможность познакомиться с самим Мицкевичем. Не специально, конечно, а тем, что безбоязно согласился взять в свою Губернаторову канцелярию этого высланного из Польши за участие в тайном освободительном обществе поэта.

Служба под Голицыным позволила сдружиться — причем надолго —